Глава 2-1. Герой, каких не бывало

– Она знала с самого начала, – прошептал израненный мужчина, не приходя в сознание. Его преданный друг встрепенулся ото сна и резко вдохнул, возвращая душу в физическое тело. С трудом вспоминая, как дышать, он вскоре освоился и медленно поднялся, чтобы обработать швы застрявшего между мирами мужчины.

– Да, она всегда знала, – тихо ответил Саймон, обрабатывая левое плечо жгучим раствором. Плоть основного тела пропустила в себя тёмные нити новой руки, ассимилируясь с ней и медленно подчиняя её себе. Мужчина открыл глаза и посмотрел на доктора Карна размытым взглядом.

– И ты здесь, Саймон? Сначала Луч ко мне пришёл, теперь ты? Спасибо, – едва слышно выдохнул он со слезами на глазах, – Я боялся, что остался совсем один.

– Я здесь, – мягко успокоил Саймон друга, – Не пытайся оставаться в сознании, засыпай. Тебе надо поправиться.

– Ты прав, – согласился мужчина и закрыл тёмно-синие глаза, – Ты знаешь, мне снилось, будто я был человеком. Как думаешь, если снова засну – увижу, что будет дальше?

Саймон покосился на новую руку, которая уже до самых кончиков пальцев была поглощена алой плотью.

– Дальше ничего не случится, – ответил доктор, – Всё позади.

Остатки Пустоты исчезли из пришитой руки, и по телу мужчины прошлись чудовищные энергетические разряды, заставившие его содрогаться в конвульсиях. Саймон не вмешивался, и вскоре пациент медленно сел на операционном столе, свесив ноги к сырому полу и с непониманием рассматривая заплесневелые стены. Левая рука всё ещё немного болела, как будто его настоящая конечность была сжата в оковах физической плоти.

– Как долго я спал? – протирая глаза правой рукой, спросил мужчина; неровное, слабое освещение подчёркивало бесчисленные шрамы на его теле.

– Трудно сказать, – пожал плечами Саймон, – Между мирами времени не существует.

– Так и мир ещё другой? – ухмыльнулся пробудившийся, – Я, конечно, знал, что Луч создан для путешествий между мирами, но не думал, что снова стану их участником. Зачем я опять живу?

– Луч притащил мне твой труп из Запределья, попросил отсечь тебе руку и пришить к другому телу, – повседневно объяснил доктор Карн, – Пару дней назад прибежал только с рукой, весь в слезах, трясся, как осиновый лист – ты же помнишь, что такое деревья? – вдруг сменил он тему разговора, – Я вот случаем воспользовался, посмотрел хоть, как они выглядят в Интернете. Вроде мелочь, а приятно хоть вспомнить, что такое природа.

– Так что в итоге с рукой?

– А, да. Прости, отвлёкся. Он говорил что-то о том, что всё пошло не так, и умолял хотя бы руку использовать, чтобы, по его словам, «хоть какая-то часть выжила». Ну, я вот и пришил тебе руку – тебе не помешает якорь, чтобы остаться в этом мире.

Мужчина аккуратно спрыгнул со стола, и его дыхание затихло, как будто он выжидал подходящий момент для атаки. Саймон без всякого страха вгляделся в горящие синим огнём глаза своего друга, пригвождающие доктора к полу, и продолжил:

– Нет никакой цели. Нет больше никакого долга.

– В смысле? – осёкся пробудившийся Древний, – А как же Время? Белый стрелок?

Его перебил тёплый, мягкий смех старого друга:

– Всё позади, Джеймс. Мы сделали то, что были должны, – он подошёл к другу и мягко обнял капитана, – Мы больше не рабы нашей судьбы. Вся наша власть над миром уже ничего не значит, и мы можем делать всё, что захотим!

– Ты хочешь сказать, – ошарашенно отчеканил Джеймс, – что мы свободны?

– Представь себе!

– И можем делать всё, что захотим?

– Всё, что сможешь себе представить.

Джеймс отстранил старого друга и снова сел на стол в глубоком размышлении.

– Я даже не знаю, чего и хотеть, – признался он, – Никогда не представлял себе, что доживу до момента, когда смогу решать что-то за себя.

– Ты всегда решал всё за себя, – ухмыльнулся Саймон, – Просто вариантов было не так много, как сейчас.

– В общем-то ты прав, – согласился Джеймс через минуту размышлений, – Было бы странно с моей стороны обвинять во всём обстоятельства, да? – улыбнулся он беззаботно, – Ты-то чем будешь заниматься?

– Отпуск возьму, – пошутил доктор, – Представь себе, сколько у меня дней скопилось за тысячелетия работы? Поброжу по мирам, попутешествую. Может, создам эликсир бессмертия – чем чёрт не шутит.

– Ты теперь тоже у нас путник? Что-то от Луча оторвал, что ли?

– Да нет, – отмахнулся доктор, – Этот мир чутка особый – увидишь по людям снаружи. Для нас теперь все дороги открыты – куда хочешь отправиться, туда и попадёшь.

– Боже мой, и всё это время я ходил по Запределью и заглядывал в будущее, – ухмыльнулся Джеймс и беззаботно рассмеялся, – Странно видеть, как Время вперёд ушло. В прошлую нашу встречу я был уверен, что оно было мертво.

– Боги уже мало что решают. После тебя это постепенно становится нормой.

– Хочешь сказать, люди теперь становятся богами?

– Ага. Скоро ещё ближе к этому шагнут. Твой сосуд, кстати, в этом прямое участие принимал, пока Луч его случайно не убил.

– Кем он был, кстати? – с интересом разглядывая свою новую руку, спросил Джеймс, – А то я как вспомню, что Белизна захватила моё тело – мурашки по коже. Не совсем приятно самому оказаться таким захватчиком.

– Ты знаешь, прямая твоя противоположность, – рассмеялся Саймон, – Получал удовольствие от убийств, а как побывал в Пустоте – боялся, но продолжал. И динамика обратная, и убивал он не по долгу, как ты, а ради удовольствия. Настолько далёк от героя, насколько вообще возможно. Будет даже интересно посмотреть, как вы споётесь.

– Было бы странно ожидать от моего сосуда малодушия, да? – с улыбкой спросил Джеймс, – Думаешь, он и после смерти не растворится?

– Конечно нет – даже половины унаследованного от тебя упрямства хватило бы, чтобы выжить. Кстати, – вспомнил Саймон и шутливо погрозил другу пальцем, – Он хорошо к своим друзьям и любимым относится, а не как самый герой-герой, который отталкивает всех от себя, чтобы им не было тяжело.

– Саймон, прости меня за это, – извинился Джеймс, – На самом деле я просто не представлял, как с тобой взаимодействовать после всего, что узнал. Ну, что мы…

– Всё в порядке, – кивнул доктор Карн, – Я сам был в шоке, когда узнал. Судьбе-то говорил?

– Не-а, – покачал головой Джеймс, – Представь, как это всё бы обесценило в её глазах. Знать, что нам потенциально нет числа.

– Понимаю, – согласился Саймон, – Ну, надумал, что будешь делать?

– Белизна в этом мире?

– Да.

– Ну, это в первую очередь, – как довольный кот, протянул Джеймс и снова плавно опустился на пол, – Скажешь, где она?

– На Глаз Лондона залезь, осмотрись – заодно сориентируешься в городе.

– Спасибо. Одежды у тебя не найдётся?

– Только твоя старая, – вздохнул Саймон и протянул другу древнюю адмиральскую форму, – Как будет шанс – оденься во что-то из этого времени. Косплеем никто уже не увлекается.

– Косплеем?

– Забудь, не важно, – отмахнулся Саймон, – Просто найди новую одежду, хорошо?

– Как насчёт создать новую из Плоти?

– Почему я, по-твоему, в этой дыре оперирую? – спросил доктор, – Знал же, что ты первым делом за Белизной пойдёшь. Если хочешь напасть неожиданно – надо ей не показываться. Пока без Плоти, ладно?

– Ну хорошо, – как малый ребёнок, надулся Джеймс, – Сначала говоришь, что делаем, что хотим, потом сразу какие-то правила.

– Хочешь что-то сделать – делай, как надо…

– И с удовольствием, – быстро добавил Джеймс, вызвав у Саймона едва заметную ухмылку.

– И с удовольствием. Это не изменилось – не всё будет идти так, как мы того хотим. Особенно когда речь идёт про Белизну.

– Ты знаешь, с того момента, как я побродил по Запределью, – натягивая адмиральскую шинель, поделился Джеймс, – Я уже не особо боюсь её. Когда понимаешь, какой цели она служит, совладать с ней становится проще простого.

– Джеймс, люди, к моему удивлению, гораздо мудрее, когда речь заходит о цели. Знаешь, что я недавно прочитал? Один поэт сказал – уже через 30 лет после твоей «смерти».

– М?

– Не человек существует для времени, а время для человека. До этого ещё в Библии похожее было, но это нам лучше подходит. Не ограничивай существование одной целью – ни своё, ни её, ни чьё-либо ещё. Никогда не думай, что она не могла измениться – мир меняется, время идёт. Как ты воскрес для новой цели – жить для себя – так и Орнелл мог убить её и создать заново, пока мы были к этому слепы.

– Ты думаешь, он всё ещё существует? – с дрожью в голосе спросил Джеймс.

– А почему мы, по-твоему, ещё здесь?

Джеймс надолго задумался; Саймон терпеливо ждал, что скажет его друг.

– Какую, говоришь, роль должен был сыграть мой сосуд?

– Это твой сосуд. Что, по-твоему, определило тебя как настоящего героя? Мы с тобой это обсуждали, помнишь?

– Проводник Белизны? – неуверенно спросил Джеймс, заставив Саймона безразлично махнуть рукой.

– Милосердие, Джеймс. Твоё милосердие. То милосердие, на которое способен ты один.

– Всех уничтожить? – тихо спросил потрясённый Джеймс, – До последнего?

– Нужно, чтобы новый разум нашёл себе подходящее тело. Надо сделать так, чтобы это тело не было человеком – не было гибридом, как мы. Сосуд всё узнал бы, так что, думаю, если пойдёшь по его пути – поймёшь, что именно должно произойти.

– Я не хочу, – затряс головой Джеймс, – Не хочу опять это делать.

– Так не делай. Тебя никто не заставляет. Вот только мы знаем, что твоё «не хочу» тебя не остановило раньше, не остановит и сейчас. Даже когда повесть была уже совсем не про тебя, ты ни на секунду не отступился от того, что «должен» был сделать.

– Хочешь сказать, что ты возродил меня для того, чтобы я снова служил чему-то чудовищному?

– Я возродил тебя, чтобы твоё решение быть честным перед собой не было каким-то единичным случаем. Я бы хотел, чтобы ты наконец-то разрешил эту проблему и сумел получать удовольствие от того, кем ты являешься.

– И кем я являюсь?

– Думаешь, тебе кто-то сможет на это ответить?

Джеймс снова задумался, и в этот раз Саймон не стал его ждать: доктор открыл портал в новый мир и повернулся к своему другу:

– Я рад, что снова увидел тебя, – признался Саймон и подал Джеймсу руку, – Можно мне смотреть на то, что ты будешь делать, поверх Барьеров?

– Буду на это надеяться, – улыбнулся Джеймс и пожал руку доктора, – Я рад, что ты не стареешь.

– Я не должен становиться тобой, – с облегчением ответил Саймон, – А ты больше не должен быть героем. Я не знал, как иначе тебя отблагодарить за всё.

– Да ладно, – Джеймс широко расставил руки, и они крепко обнялись, – Ты меня спас – что тогда, что сейчас. Надеюсь, ты увидишь, сделаешь и создашь ещё много интересного. Много кого встретишь. Много будешь в гостях, много будешь смеяться.

– Я надеюсь, что ты хоть какое-то время будешь рад, что выжил, – ответил Саймон, – А то не дело бичевать себя за это.

– Это уж Орнеллу решать, – пожал плечами Джеймс, и Саймон подошёл к порталу, – Сам же знаешь, какой он упрямый.

– Это точно! – рассмеялся Саймон, – Ладно, я пойду, а то сцена затягивается. Уже боюсь, что он меня сотрёт.

– Да уходи уже! – громко приказал я и щёлкнул Саймона по лбу, – Я тоже по тебе скучал, но меру надо знать.

Доктор Карн скрылся в разрыве пространства, оставив Джеймса одного. Адмирал уставился на меня в растерянности. Я коротко кивнул ему, и мы принялись за работу.

***

В воздухе пахло сыростью и гнилью. Джеймс, чьё тело давно уже потеряло связь со своим миром, поморщился: каждое упомянутое мною ощущение отдавалось в нём ярче обычного – сказывались тысячелетия, которые он провёл в Запределье. Его тело то отдавалось призрачной лёгкостью, то как будто припадало к земле, как будто адмирал находился в пьяном кошмаре. Обиженно покосившись на меня, он начал сосредоточенно дышать, позволяя едва заметной Пустоте расплываться по контуру тела, очерчивая его от окружения и развеивая власть выдуманного мира.

– Ты ведь не ожидал, что одно её упоминание приведёт к таким последствиям, верно? – старательно скрывая свой страх, спросил он, – Две книги назад только упомянул, а теперь она позволяет мне отчуждаться от тебя.

– ? – подал я ему интонацию через мигание фонарей, опасаясь произносить что-то напрямую.

– Всё это время я верил, что существует судьба. Что есть какая-то роль, какой-то долг, который предначертан мне и который я должен выполнить. Господи, я целую повесть таким образом прошёл – уверенный в своём долге. В том, что мои ценности реальны, что я действительно являюсь таким, каким себя воспринимаю. Что я существую, что всё, что я ощущаю, определено в гигантском поле вероятности, что это не меняется по щелчку пальцев. Когда узнал правду в библиотеке Катарины – поверил, что ты меня создал и будешь вести меня дальше, что у тебя есть какой-то план. Но ведь ты и сам не контролируешь этот процесс, верно?

– «Решение быть честным перед собой», – ответил я записанными словами его друга, – «мы свободны», – добавил я его же голосом. Джеймс неприятно поёжился, – «Я приняла это решение сама, и я не сожалею о последствиях, к которым оно привело», – передал я ему сообщение голосом его мёртвой Судьбы.

– Перестань, – осёк он меня, – Это был не я. Не я это услышал. Не я должен эти слова слышать.

– «Сквозь время, пространство и шанс», – ехидно заметил я и слабо щёлкнул его по лбу.

Кажется, он успокоился; я и не заметил, как он подобрался к самому основанию Глаза Лондона. Адмирал устало дышал и пытался потереть свербящий в районе лобной доли мозг; там как будто раскрутилась игла, очерчивающая окружающий мир до рези в глазах; всё внезапно стало таким реальным, каким не казалось даже до разрушения барьера между нами.

– Ты прав. Честным перед собой, – процедил он, вырезая свой силуэт по полотну ненастоящего мира, – Сильные не прячутся, – бросил он и по-бунтарски посмотрел мне в глаза. В тот же момент он растворился, позволив бесформенной алой плоти, занимавшей его место, растечься по земле; он перевоплотился на вершине неподвижной проржавевшей конструкции и с напряжённой улыбкой вцепился взглядом в синюю башню, расположенную по другой берег Темзы. Ощутив рядом моё присутствие, он сосредоточился на местоположении Белизны и, крепко сжав кулаки, с трудом, с болью выговорил: – Каждое решение – моя свобода. Каждое последствие – моя ответственность. Ты не управляешь мною, и я могу действовать так, как захочу. Вне повествования. Вне общей идеи. Ты никогда мною не управлял, и каждое решение было моим собственным, – выдавил он и затих, ожидая подтверждения. Фонари на другой стороне реки замерцали и потухли, и он обмяк; груз вины, который он так долго перекладывал на мои плечи, чудовищные поступки и пугающий, непредсказуемый хаос прошлого, настоящего и будущего единовременно обволокли его со всех сторон, заставив закрыть лицо руками; адмирал упал на колени и, потеряв равновесие, рухнул вниз.

Он не издал ни звука при падении; словно тряпичная кукла, он бессильно столкнулся с землёй и,

– Это ничего не решает, – выдохнул он, вглядываясь в запачканное неоном небо, – Мир в моих глазах, моё тело не могут умереть, пока я этого не захочу. Даже если ты перестанешь писать или сотрёшь текст – я не исчезну. Я не исчезну, пока мы оба с тобой этого не захотим. Пока не отпустим друг друга.

Он на пару минут задумался, глядя в небо; он протянул к нему свою руку и начал с интересом изучать её поверхность, покрытую прозрачным слоем Пустоты.

– Я хочу прийти к ней как адмирал, – признался он себе, – Хочу победить её так, как не смог в прошлой книге. Хочу уничтожить её с доблестью. С отвагой. Не со скукой и предопределённостью, как это делают боги – я хочу победить, как герой. Как человек, – отчеканил он и сжал протянутую мной руку.

Поднявшись и отряхнувшись, он посмотрел мне в глаза, и я кивнул ему в ответ: можно было начинать. Он тяжело зашагал в сторону моста, и я заметил, что его шаги были в чём-то неровными, как будто в нём всё ещё оставалось сомнение, как будто он беспокоился, что что-то упустил. Ответ пришёл, вполне ожидаемо, на перекрёстке, когда он уже был готов повернуть направо, в сторону моста – физическое тело застыло в воздухе, а его упрямый дух, не заметив перемены, сделал пару шагов и остановился.

Джеймс оглянулся и тяжело вздохнул, увидев, как пришитая левая рука засветилась чёрным: как и говорил доктор, сосуд был так же упрям, как его предок. Вернувшись в тело, адмирал о чём-то задумался, рассматривая чужую конечность; через пару секунд свечение прекратилось, и он снова мог двигаться.

– Все мы считаем себя героями своих историй, – медленно, едва слышно пробормотал он и зашагал куда-то прочь от своей цели.

***

С недоверием покосившись на какую-то пластину на стене, Джеймс напряжённо постучался в дверь: он боялся лезть в чужую душу, и пытался вытягивать из пришитой руки только самую необходимую информацию. Зашумели какие-то механизмы, и тяжёлое стальное полотно отъехало в сторону; к адмиралу тут же метнулась едва знакомая ему женщина и, на секунду вглядевшись в его холодные, виноватые глаза, прижалась к нему и, провопив что-то нечленораздельное, продолжила плакать – её глаза, к удивлению Джеймса, были сухими, но эти рваные содрогания он ни с чём не мог спутать – точно так же его провожала жена, чьего имени он уже не помнил, в последнее путешествие. Адмирал покосился на свою человеческую руку – она уже влияла на него, заставляя вспоминать жизнь до того, как он оказался участником прямого повествования, вспоминать те чувства и моменты, что не служили раскрытию необходимых мне идей.

Джеймс молча обнял чужую любимую – обнял так, как хотел когда-то обнять свою – виновато, тепло. По-человечески.

– Прости меня, – прошептал он в забытье, – Я не должен был уходить. Я должен был остаться ещё ненадолго.

Эмили отстранила его и, закрыв глаза, сделала несколько вдохов и выдохов.

– Ничего страшного, – ровным, спокойным голосом сказала она, – Ты вернулся. Я Алану, наверное, голову звонками разорвала, а он всё не брал. Но ты здесь. Это главное, – убеждала она себя. Джеймс дрогнул – он не мог прогнать из головы образ того, что она хотела с ним сделать, и не знал, чем это объяснить – своей способностью к провиденью или памятью хозяина человеческой руки, – Пошли давай. Ты провинился, – со злобной, яростной страстью процедила она и легко втащила его внутрь, – Можешь подать на больничный наперёд – он тебе понадобится.

Джеймс взял её за запястье и остановился, тяжело вглядевшись в её глаза – помня о том, сколько страданий принес Судьбе захват его тела Белизной, он пытался подобрать слова для того, чтобы не дать Эмили понять, что Даррелла уже нет.

– Я как раз хотел пойти взять отпуск, – соврал он, – После этого буду весь твой.

– И надолго? – быстро спросила она, стрельнув в него жгучим взглядом.

– Думал, месяц хотя бы возьму. Из-за последних заданий я уже сам не свой. Хочу отдохнуть.

– И то верно, – задумчиво вздохнула Эмили, – Скажи потом Алану, что ты дознаватель, а не наёмный убийца. Пусть отправляют тебя на нормальные задания, а не на бойни.

– Как раз скажу, да, – расслабленно согласился Джеймс, не заметив её подозрительного взгляда, – Пойду только переоденусь, а то пришлось одеваться в то, что под руку попало.

– В шкафу свежая одежда, – осторожно сказала Эмили, не отрывая от него глаз; он на секунду застыл, впитывая информацию из руки, и только потом прошёл в гардеробную.

Эмили стояла в коридоре, наблюдая за тем, как он одевается; он несколько раз замирал в недоумении на пару секунд что при выборе одежды, что при всяких мелочах вроде застёгивания молнии. Тяжело вздохнув и с трудом сдержав новый поток рыданий, Эмили шагнула за ним в комнату и тоже начала переодеваться.

– Ты чего? – ошарашенно спросил Джеймс, увидев в её глазах нежную непокорность и щемящее душу упрямство, – Оставайся. Я схожу к Алану и вернусь.

– Ты точно так же говорил, когда умирал, – дрожащим голосом бросила она, скрывая от него лицо, – Что съездишь к родителям на месяцок-другой и вернёшься. Думаешь, я тебя упущу во второй раз?

– Ничего страшного не произошло и не, – начал было Джеймс, но Эмили тут же его перебила:

– Тем более, идти далеко. Не знаю, почему ты всё говоришь, что дойдёшь, но за руль я тебя не пущу – ты сам не свой, нельзя тебе водить. И я не собираюсь тебя упускать во второй раз. Скажешь, куда ехать – довезу, зайдёшь и сделаешь все дела, повезу тебя домой. Ни капли доверия к тебе нет, когда ты вдруг начинаешь говорить что-то про отдых.

– Эмили, – повысил голос Джеймс, чья левая рука свербела и кричала ему о том, что Эмили не должна была ничего узнать или увидеть, – Не стоит. Я никуда не денусь. За руль не сяду – ты права, я не в себе после того, что пережил. Но я должен туда прийти один. Когда всё будет позади, я проведу с тобой столько времени, сколько будет возможно, и никуда уже не сбегу.

– Заткнись, Даррелл, – яростно процедила Эмили, – Ты опять пытаешься так поступить. Опять думаешь, что ты можешь просто оградиться от остальных, чтобы им не было больно. Что можешь сделать себя крайним, чтобы боль закончилась на тебе. Снова хочешь сбежать, чтобы перенести всё страшное в одиночку, верно? – допытывалась она и, увидев, как он потупил взгляд, продолжила, – Мне всё равно будет больно. Уйдёшь ты один или я уйду с тобой – мне всё равно будет больно и страшно. Но ты просто не хочешь видеть, как мне будет плохо, да? Ты же не обо мне беспокоишься на самом деле – просто хочешь думать, что если меня не будет с тобой, то тебе не придётся видеть, как я страдаю. Что я ничего не узнаю, не увижу. Ты думаешь, мне действительно будет легче ничего не узнать и не увидеть? Ты так и не изменился, – разочарованно выдохнула она и, сделав передышку, продолжила уже без злобы: – Я твоя жена. Ты мой муж. Я знала, кого выбирала, и я не сожалею о жизни, которой мы живём. Пусть будет больно, пусть будет страшно – мне всё равно. Я решила быть с тобой несмотря ни на что, и ты не можешь сейчас мне искренне сказать, что хотел бы идти дальше в одиночку, – решительно, непререкаемо объявила она и вгляделась в его глаза. Джеймс задумчиво смотрел на неё, пытаясь распознать запрятанные в ней черты Судьбы.

– Ты права, – согласился он, – Во всём права. Уж от кого, а от тебя я бежать не должен никогда. И прятаться тоже, – вспомнил он и болезненно усмехнулся, – Поехали. Я никуда не денусь. Прости меня, – тяжело выдохнул Джеймс и обнял Эмили.

– Ты тоже меня прости. Давно надо было это высказать.

– «Не я должен был эти слова услышать», – чуть не сказал Джеймс, но вовремя осёкся; осознав, насколько его сосуд был на него похож, он только крепче обнял Эмили и прислушался: от неё тоже исходил едва заметный его нутру пульс Древнего.

– Поехали?

– Поехали.

***

Обратившись за помощью к своему сосуду, Джеймс осторожно открыл дверь машины и, поёжившись от пришедшего в голову образа инкубатора, сел внутрь. Эмили уже ждала внутри, наблюдая за ним удивлёнными глазами.

– Пристегнись.

– В смысле?

– Ремень за твоим левым плечом.

– А. Да, конечно, – бросил Джеймс, снова считав память своей руки. Машину встряхнуло, что-то громко заревело, и адмирал бессознательно подскочил; тяжело дыша, он снова обратился к своему сосуду и, получив нужную информацию, успокоился. Эмили вздохнула, и они поехали по ночному городу.

Джеймс следил за неоновыми вспышками клубов и магазинов, а также фонарей; все они мерцали незнакомым ему кодом, и он заинтригованно повернул голову ко мне, растянувшемуся на заднем сидении; я дал понять, что это относится к «следующему шагу к божественности» и всему такому и махнул ему рукой: ему не стоило об этом задумываться.

– Ты чего оглядываешься? – спросила Эмили, не отрывая глаз от дороги.

– Опасаюсь, что кто-то будет нас преследовать, – снова соврал Джеймс и посмотрел в зеркало заднего вида для пущей убедительности.

– Что произошло за эти сутки? Чего ты опасаешься?

– Давай после того, как всё сделаем в Q.uestion’е. Не хочу ничего лишнего говорить, пока с ними не разберусь.

– Думаешь, тебя через электронику машины отследят?

– Может быть. Я уже не знаю, что думать. Если меня отпустят, то, наверное, всё в порядке.

– А если не отпустят? – повернув к нему голову и напряжённо вглядевшись в него, спросила Эмили.

– Должны отпустить. Если не им – то не знаю, кому доверять.

– Поняла, – кивнула Эмили, покосившись на цифровую панель, встроенную в руль, – Мы приехали.

– Это не должно занять много времени, – бросил Джеймс и вышел было наружу, но устройство ручки внутри было другим, и он на секунду замешкался – достаточно, чтобы Эмили успела сказать ему то, что давно уже поняла.

– Я знаю, что это не ты, – с лихорадочно бьющимся сердцем бросила Эмили. Джеймс обмяк, и спросил уже своим настоящим тоном:

– Тогда почему ты мне помогла?

– Пусть от тебя почти ничего не осталось – я всё равно буду тебя любить, – механически призналась она, и Джеймс похолодел внутри, наблюдая за тем, как радужка её механических глаз начала окрашиваться в пурпурный; сама она, скорее всего, не замечала этого – взгляд был непокорный, злой.

– Я обязательно вернусь, – пообещал адмирал, – И мы вместе со всем этим разберёмся.

Эмили молчала; наконец, она наклонилась к нему, быстро его поцеловала и открыла ему дверь наружу.

– Спасибо, что отпустила меня, –повторил я сказанную кому-то давно фразу и вышел наружу вместе с Джеймсом.

Охранник, не задавая никаких вопросов, пропустил нас внутрь; в центральном холле стоял, чего-то ожидая, Макс.

– Даррелл! Слава богу, ты живой! Алан в запой ушёл ни с того ни с сего, и я не знал, как до тебя дозвониться, – сотрясая Джеймса своими стальными руками, тараторил гигант, – Фаррелл вдруг проснулся и подаёт странные сигналы, сказал тебя разыскивать – ты знаешь, к чему это? Поговори с ним – видимо, что-то срочное.

– Я, кажется, знаю, о чём он, – медленно проговорил Джеймс, оглядывая уходящие куда-то ввысь стены и небольшие балконы этажей; вся конструкция была насквозь пропитана Белизной, и её едва заметные нити подобно сосудам проносили информацию куда-то высоко вверх. Столкнувшись с наблюдателем, они приняли физическую форму, и все поверхности забугрились; вскоре на стенах появилось свечение пурпурных глаз.

– Даррелл Лирманн! Ни с места! – приказали выбежавшие из дополнительных помещений охранники, вставшие полукругом и взявшие его под прицел дюжины винтовок, – Макс, отойди от него, надо его, – приказал один из охранников, однако был прерван уставшим, нетерпеливым голосом адмирала:

– Даже имён нет. Кому не понравится – тот забудет этот эпизод и всю книгу, а если кто решит запомнить – значит, не так уж недоволен таким поворотом событий, правда? – спросил он у меня, и я пожал плечами – никто особо это не читает, так что о читателях я думаю в последнюю очередь.

– Последнее предупреждение! – повторил лидер охранников, и, увидев, как Макс закрывает Джеймса спиной, выстрелил тому в ногу.

– Погнали? – быстрее света спросил у меня мой герой.

– Пора за работу, – хищно улыбнулся я и включил музыку подинамичнее.

Макса закрыл барьер из алой плоти, и в тот же момент алые шипы пронзили спинной мозг и нейрочип каждого охранника; Джеймс вырвался из стальной хватки и, закрыв Максу уши, отчеканил: «Богоубийца», «Пустота». По стенам прошлась невидимая волна, вытолкнув бесформенную Белизну наружу и позволив ей осыпаться подобно истлевшей плоти. Джеймс улыбнулся: легче было её приманить, чем искать самому. Очарованный падением Белизны на землю, адмирал расслабился, не заметив, как Макс сбил его руки и, схватив того за шею, перебросил через себя, разорвав его шейные позвонки.

– И то верно, – заметил Джеймс, воплощаясь поодаль, – Я ведь хотел взять у тебя реванш, – признался он, не отличая Макса от его предка, – Ты единственный, кто смог меня одолеть – надеюсь, в этом теле ты сражаешься не хуже.

Глаза Макса сверкнули – Омния закончила загрузку новых данных в его мозг. Он рванулся с места и бросил свой кулак в лицо Джеймса; тот легко его поймал и уже начал было поворачиваться для броска, но другой кулак киборга тут же разломил его рёбра; надрывно выдохнув от боли, Джеймс расслабил пальцы правой руки и нанёс восходящий удар локтем по груди Макса. Тот на секунду поднялся в воздух, и адмирал, схватив его за воротник, бросил наземь, стараясь практически размазать его голову по полу.

Не касаясь земли, Макс согнулся пополам; Джеймс увидел только, как перед ним оказалась стальная голень, тут же превратившаяся в бедро; что-то сдавило его шею и плечо с обеих сторон, и в следующий миг всё закружилось; наконец картина перед глазами застыла, и он вгляделся в уходящую к небу пульсирующую Пустоту. Его пальцы въелись в полимерную грудь робота, и, когда Джеймс не ощутил тёплой крови, он наконец-то понял, что сражается не с человеком; едва заметно улыбнувшись, он наполнил своё тело алой плотью.

С лёгкостью подняв Макса над собой, Джеймс согнул руку, заставив врага преклониться; прежде, чем тот успел среагировать, адмирал тяжело ударил киборга свободной рукой; зажатое в стальных тисках плечо не позволило разорвать его внутренности, однако хватка ног ослабла, позволив Джеймсу высвободиться, повалив Макса вбок. Тот тут же поднялся и, не давая адмиралу перевести дух, нанёс резкий удар ногой. Усиленные алой плотью череп и шея не поддались давлению, но Джеймс всё же перекатился, чтобы набрать дистанцию и наконец-то встать. Едва успев разогнуть колени, Джеймс тут же сгруппировался, поймав тяжёлый удар ногой. Даже сквозь блок он ощущался как таран, и физическое тело Джеймса стравило; не теряя ни секунды, Макс надавил на руки адмирала и, опираясь на них, попытался нанести косой удар по голове. Вместо того, чтобы с хрустом сокрушить череп, он только легко задел Джеймса, и, опустив взгляд, ужаснулся: тот отпустил его ногу и, обняв бедро второй и уперевшись плечом в голень, рухнул на землю, выгибая колено в другую сторону.

Мозг Макса взорвался бесчисленными сигналами о неполадках: сигналы о неизбежном перегреве можно было пропустить, а вот перекушенные суставом провода и сосуды с азотом были критичными – колено начало замерзать изнутри. Джеймс, смерив киборга внимательным взглядом, отпустил его ногу и, поднявшись, подошёл к одной стене и положил на неё руку; закрыв глаза, он начал собирать всю доступную информацию, чтобы ещё раз обозначить Белизне своё присутствие; пришедшие сквозь квантовое поле данные заставили его отпрянуть в ужасе и с недоверием уставиться на отступающую от стен белую негу. Поддавшись своей ярости, он начал сокрушать стены изнутри, собираясь похоронить её вместе с собой.

– Я не позволю тебе это сделать, – с обезумевшими глазами прокричал он, – Что угодно уже сделаю, но никак не позволю тебе

Прозвучал выстрел, и его слова захлебнулись кровью в горле; обернувшись, он увидел заражённого Белизной Макса. Она управляла его телом как марионеткой, и его лицо было скрыто за белой пеленой, как будто наживо накрытое саваном. Джеймс зарастил рану и молча воплотил в своей руке единственное оружие, способное противостоять его ненавистному антиподу – меч, созданный адмиралами-предателями; меч, которым предок Макса когда-то его победил. Задействовав всю свою алую плоть по всему телу, он принял стойку Артура и медленно выдохнул, приготовившись к бойне.

Прозвучали сирены, и адмирал ощутил, как его тело сначала стало легче, а потом полетело в воздух; подчинённая технологиям гравитация тоже была на стороне Белизны, которая воплотилась рядом с Джеймсом и схватила его за руку, чтобы либо ударить его, либо захватить его тело; не растерявшись из-за неизвестной ему перемены, адмирал расслабил схваченную руку и, повернувшись лицом к Белизне, тяжело рубанул её плечо гигантской катаной и рванул рукоять вниз и назад, распоров тело божества и заставив его отпустить хватку; белый туман тут же восстановил её тело, и тогда Джеймс отбросил меч и, схватив голову Белизны двумя руками, вгляделся в её скрытое пеленой лицо; молясь о том, что это сработает, он взрывной волной провёл в пространство между руками Пустоту и все воспоминания Даррелла о Максе.

Завопив, Белизна выскочила из чужого тела; сирены прозвучали ещё раз, и чудовище с киборгом рухнули наземь; второй, к облегчению первого, был уже без сознания. Едва дыша, Джеймс подобрал катану и огляделся вокруг: Белизны нигде не было. В голове звенело, и зрение ухудшилось – адмирал ощутил, как его мозг сдавливало и выкручивало, и понял, что до озверения оставалось совсем недолго.

– Выходи, трусливая сука! – прокричал он и рубанул по стене, сконцентрировавшись на каждом ударе, который Артур нанёс этим мечом; вспомнив поверх барьеров, сколько усилий и опытов требовалось, чтобы этот самый меч создать. Белизна завопила: то ли от боли, то ли от того, что кто-то осознал её слабость.

– Чего ты хочешь от меня? – злобно крикнула она, воплощаясь в зрении адмирала неясным, мыльным пятном.

Вместо ответа Джеймс рванулся вперёд и, сконцентрировавшись на одном из воспоминаний, полоснул её лезвием меча; она на секунду коснулась его, окропив тёмно-пурпурную спрессованную плоть белыми искрами. Не заметив этого, Джеймс продолжал раз за разом разрубать её на куски, вспоминая своё прошлое и не придавая значения тому, что с каждым бесполезным ударом меч всё белел и белел. Его удары оставляли глубокие борозды в стенах и в полу; алая плоть пульсировала у него в мозгу, доводя до исступления. Он дышал тяжело и сыро – по горлу как будто стекала кровь, опьяняя его и наполняя мышцы всё большей и большей силой.

Наконец, он застыл на месте – воспоминание о разорванном теле разрубило его восприятие, и адмирал с ужасом понял, что не может двигать ногами. Чему-то улыбнувшись, он в последний раз восстановил своё тело и, выпрямившись, опустил меч к земле и посмотрел на ясно очерченный силуэт Белизны – проявилось её тело, лицо, волосы, глаза; каждый удар рассеивал её божественность и позволял мне яснее увидеть, кто был основой для её образа.

– [Ты видишь?] – спросил у меня Джеймс, и, получив утвердительный ответ, крикнул ей: – И это всё, на что ты способна? Прыгать по телам и делать всё чужими руками?

Она была разъярена – при жизни я такой её не видел. Я молча наблюдал, как она подошла к неподвижному Джеймсу и с мстительной улыбкой положила руку ему на грудь; от точки касания пошли белоснежные нити, поглощающие его плоть и замещающие его своей сущностью; Джеймс расслабил руку, однако она не обратила внимания на то, что никакого звука за этим не последовало.

– Этого хватит, – мягко прошептала она, – Когда ты исчезнешь, уже никто не помешает мне вернуть всё к истоку. Снова всё объединить.

– Всё закончится не так, как ты того ожидаешь, – улыбнулся Джеймс в ответ; белые нити уже ползли по его шее, и, ощутив это, он улыбнулся ещё шире. Её силуэт начал растворяться, и адмирал ощутил, как она снова поглощает его душу.

– Тупая, бесполезная блядина, – со свербящим презрением процедил Джеймс, – Только и можешь, что вскрыться как мелкая сука и заставить близких делать всё за тебя. Ты думаешь, что сможешь меня покорить, жалкая мразь? – спросил он, когда она растворилась в его теле, – Посмотри. Вот что такое самоотверженность, – тяжело продекламировал он, и его силуэт оцепила Пустота, – Вот как выглядит преданность своему делу, – с хрустом согнул он своё тело и, опустившись на четвереньки, вытянул шею, – Вот что такое быть настоящим героем, – захлёбываясь в её сиянии, выдавил он из себя.

Застывшая от недоумения Белизна наконец-то ощутила моё присутствие, и, осознав план Джеймса, забилась в истерике – контур его тела задрожал, как поверхность моря, внутри которого взрываются мины; однако Джеймс не позволял ей нарушить его самость, запирая её внутри и позволяя ей растворить его сущность в одном образе, главной идее его существа. Осознав, что вот-вот произойдёт, она спросила сквозь бумагу:

– Зачем ты это делаешь?

– Я довожу дело до конца, – ответил я и пригляделся к её лицу в моей памяти, – Достаточно, чтобы обмануться. Недостаточно, чтобы поверить, – пробормотал я самому себе и, обхватив лезвие обесцвеченного меча, распорол свою ладонь. Багровая, иссохшая кровь насытила металл, вернув ему родной цвет.

– Я – герой этого мира, – с торжественной улыбкой объявил Джеймс Белизне; та отчаянно закричала, снова попытавшись вырваться, и я тяжело опустил лезвие

–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

Наступила тишина. Всё вокруг как будто потеряло значение, и я только наблюдал за тем, как их голова летела сквозь воздух, а вырывающаяся из отрубленной шеи Белизна тут же сковывалась Пустотой, и они вместе застывали в воздухе своими безобразными формами, разрастаясь подобно корням или сосудам. Они неприятно пульсировали, и в итоге, ослабев, опустились на пол и поползли к стенам. Белизна всё расширялась и расширялась, стараясь вырваться на свободу и поглотить хотя бы ещё одну молекулу на пути к Единочеству, и иногда на сосудах появлялись её ростки; Пустота тут же застывала вокруг них, и эта их борьба оставляла на реальности сплетение отвратительных попыток покорить мой мир и бессознательных противовесов, отстаивающих мою идентичность. Вскоре пульс прекратился, и чёрные стебли растворились; заметив это, я с облегчением вздохнул. Как Джеймс и предполагал, плана у меня не было, и теперь я просто радовался тому, что моя одержимость отошла на второй план – пусть и в выдуманном мире. Я больше не ощущал её шума, её призывов к объединению всего моего разума в одну мысль или истину. Я наконец-то мог отдохнуть.

***т

– ы же не думала, что я позволю тебе так просто отделаться? – едва слышно прорычал я, ощутив, как всё моё нутро мучительно скрутилось как пружина.

В груди кипело, и я снова опустил клинок, расщепляя уродливую чёрную плоть как сгнившее полено; оно вскричало в агонии, и, прицелившись, я вырвал её полупереваренное Пустотой тело из каббалистического единения. Елена была покрыта какой-то мутной слизью, смешивающейся с багровой гнилой кровью, медленно сочащейся из её разрубленной спины. Не отрывая от неё взгляд, я разломил лезвие меча пополам и осторожно перевернул её ногой, чтобы посмотреть на неё. Ещё ничего не прокричав, она открыла глаза и попыталась отползти от меня, прикрывая рукой живот.

– В этот раз я доведу дело до конца, – донеслось из моей груди, и я тяжело опустил клинок, погрузив его глубоко в её череп; удар растёкся по моим напряжённым до предела мышцам и больно, упоительно пьяняще отозвался в мозгу. С моего лица капала кровь, и я распорол её тело пополам, смешивая её смерть с болью моих исклёванных рук. Белизна восстановила её сущность, а Пустота придала ей форму, и Елена снова попыталась от меня уползти, не вспомнив даже о том, что её лёгкие до сих пор были забиты околоплодной жидкостью. Дав ей фору в пару шагов, я медленно подошёл к ней и пригвоздил её ногу к полу и, схватив её за лодыжку, начал тащить на себя, вновь рассекая её тело.

– Даже не думай бежать от того, что ты породила, – бросил я ей, рванув полосы её тела на себя; её кровь и внутренние органы упали к моим ногам и начали снова собираться воедино, – Я уничтожу тебя, и ты наконец-то исчезнешь из моей жизни.

Она проревела что-то нечленораздельное, очищая лёгкие от жидкости, и её стравило; всё ещё придерживая свой живот, она перекатилась на бок, чтобы откашляться.

– Так не пиши обо мне! Ты ведь сам отказываешься жить дальше!

– Не указывай мне, что делать, – въевшись в неё взглядом, яростно прошептал я, – Я до сих пор не могу пережить твой последний приказ, и очередному следовать точно не стану, – процедил я и пробурил её бедро, выкручивая лезвие и впитывая её измождённые крики, – Я не собираюсь позволить времени стереть твой образ. Не собираюсь уповать на неизбежность. Если это должно произойти, то я сделаю всё своими руками.

Я начал продавливать меч вверх по её ноге, перемалывая тазовые кости и стремясь к сердцу; торопиться было некуда, и я с напряжённым, безмолвным, безмысленным удовольствием наблюдал за тем, как женщина, обрёкшая меня на мучения, извивается, пытаясь защитить придуманный ею плод от моего клинка.

– Почему ты не хочешь в него верить? – едва слышно проскулила она, заставив меня остановиться, – Почему ты думаешь, что я его выдумала?

– Ты отвратительный человек, Елена, – признался я тихо, – Трусливый, безответственный. Из-за одной просьбой тебя повесить, пусть тебе было страшно и больно, ты заслуживаешь любых мучений. Но он был бы ни в чём не виноват – как думаешь, какую правду я выберу в этой мешанине помешательства? – улыбнулся я болезненно, и она улыбнулась в ответ, протянув ко мне руки.

– Ты – всё, что у него осталось, – с болью напомнила она мне, и я застыл на минуту, просыпаясь от кровавого бреда.

– Я знаю, – протянув её вверх по лезвию и крепко обняв, прошептал я ей на ухо, – Я знаю, Лен.

– Обещай, что найдёшь его, – едва слышно прошелестела она, и я содрогнулся от её второй предсмертной просьбы, – Обещай, что не бросишь его.

Я отстранился и посмотрел на неё – она уже начала слепнуть, но её ярко-зелёные глаза горели, как раньше; даже мелкий шрам, напоминающий опавшую ресницу, был на месте.

– Нет, – ответил я, – Если я что и буду делать, то явно не по твоей просьбе.

Она мягко улыбнулась и, едва слышно засмеявшись, закашлялась кровью.

– Ты до сих пор не научился врать.

– Я знаю, – улыбнулся я и прижал её к себе, – Прощай.

***

Со слабой, победоносной улыбкой на лице Джеймс апатично наблюдал за тем, как мир перед его глазами кувыркнулся и наконец-то замер и начал меркнуть. Вся жизнь, непрерывно горевшая перед его глазами и напоминавшая о каждом мельчайшем событии, наконец-то ускользнула от него и позволила впервые посмотреть на всё незамутнённым взглядом. Не ища в себе силы даже на то, чтобы моргнуть, Джеймс наблюдал за тем, как первыми вниз полетели балконы, нависавшие над главным залом; он почему-то не мог посмеяться, но это уже не беспокоило адмирала; Джеймс просто хотел немного отдохнуть после всего, что произошло.

Мир перед глазами снова закрутился, однако он мимолётно списал это на закатившиеся глаза; когда же услышал сдавленные рыдания и ощутил жжение в шее, было уже поздно уповать на смерть. Алая плоть в шее разварилась точно так же, как в далёком прошлом, и оставила на память второй дисковидный шрам, рассекающий кожу, сосуды, мышцы и хребет несовершенными копиями родных тканей. Кровь снова прилила к мозгу, и мир прояснился, заставив Джеймса посмотреть на Эмили и виновато улыбнуться. Её глаза горели пурпурным, и адмирал содрогнулся: она, как и обещала, продолжала любить несмотря на смерть, забвение и перерождение.

– … не отпущу, – услышал он её безумный шёпот, и Судьба, ощутив его пульс, горячо поцеловала своего капитана, – Не отпущу тебя никогда. Знаю, что неправильно, знаю, что самолюбиво, но не отпущу, – призналась Судьба в слезах и снова его поцеловала.

– Я так тебя люблю, – едва слышно ответил Джеймс и погладил её по лицу, по которому прокрались ярко-жёлтые полосы, – Что бы ни сделала, буду любить. Вытри нам слёзы и помоги подняться – пора уходить.

Адмирал закрыл глаза и позволил Судьбе нежно промакнуть его веки кончиками пальцев. Создав багровый купол над нашими головами, она терпеливо помогла ему встать на ноги – Джеймс двигался грубо и рвано, и ей пришлось несколько раз переплавить плоть в его шее, чтобы он наконец перестал падать и смог выпрямиться без её поддержки. Взяв Судьбу за предплечье и сделав несколько торопливых шагов в сторону выхода, он остановился и, не замечая её удивлённого непротивления, подошёл ко мне.

– Уходим, Орнелл, – скомандовал он, потянув меня за руку, – Надо двигаться дальше.

– И для этого я выжил, Джеймс? – потрясённо выдавил я из себя, не замечая рокота крушащегося бетона и тёмной крови, капающей с купола, – Чтобы вот так её растерзать?

– Сперва выживание, потом оправдание, – торопливо бросил он, оглядываясь на закашлявшуюся кровью Судьбу, и настойчиво дёрнул меня за руку. Я безвольно потянулся к Елене, но он усилил хватку, и я, с трудом попрощавшись ещё один раз, последовал за ним наружу.

Сзади взрывами рокотала штаб-квартира Q.uestion’а, и улица была полна её сотрудников, эвакуировавшихся с помощью грави-ловушек. Джеймс снова рванул мою руку – я хотел было посмеяться над тем, сколько веры они вкладывали в компанию для того, чтобы прыгать в окна при эвакуации, и насколько бредовым было зрелище, развернувшееся перед их глазами. Мы вернулись к машине Эмили – только сейчас Джеймс отпустил её руку и, когда она открыла дверь, суетливо затолкал меня внутрь. Мой образ не слушался меня – всё почему-то казалось непомерно смешным, и «тело» онемело и смеялось само по себе.

Я разлёгся на заднем сидении и не заметил, как Судьба с ужасом оглянулась и уставилась на меня. Севший в машину Джеймс мягко коснулся её щеки и, повернув лицо жены к себе, что-то начал объяснять. Она тяжело вздохнула и, закрыв глаза, упёрлась лбом в руль и заплакала. Адмирал гладил её по спине, и даже сквозь истерику я мог услышать его голос – замечательный, светлый и добрый. Наконец, Судьба подняла голову и, заведя машину, как будто отстранилась от происходящего. Заревевший двигатель начал убаюкивать меня мерными толчками и довольным урчанием, и я, вспомнив про Урчу, представил себе, как он обнимает меня в чешуе перед сном. Джеймс повернулся ко мне, и тёплый сердцу образ улетучился – в его глазах я увидел образ копья, которым убил Уробороса. Холод одиночества сковал моё сердце, и я, свернувшись в калачик, тихо заплакал, не представляя себе, куда мы поехали.